Гидрология

Пространство возможностей

В разных культурах мира существуют свойственные лишь им, особенные образы окружающей среды, исследованием которых занимается сравнительно новая область научных знаний на стыке естественных и гуманитарных дисциплин - гуманитарная география. Работающие в этом направлении специалисты доказывают, что через осмысление географических образов можно подняться на более высокий уровень в региональной самоидентификации, раскрытии структуры и динамики культурно-географических взаимодействий.

Источник жизни

Вода в древней мифологии - источник жизни: у вавилонян - Мать Тиамат - водная пучина, у египтян - старец Нун - стихия воды. А один из образов ее постоянного возобновления и вечного движения - изменчивая река: в одну и ту же нельзя войти дважды. Недавно журнал "Человек" опубликовал статью, посвященную образам реки. Ее автор - географ и культуролог Дмитрий Замятин говорит о них так: "пространство пространственных возможностей, реализующихся... максимально многочисленными и непрерывными... формами земного рельефа и ... ландшафтов".

Жизнь древних людей была тесно связана с реками (недаром в ключевых мифах речные боги играют заметную роль). Это - вода для питья и орошения земель, источник пищи, сила, приводившая в движение механизмы, транспортные магистрали. В книге "Цивилизация и великие исторические реки" русский ученый XIX в. Лев Мечников писал: "...Не только в геологическом мире и в области ботаники, но и в истории животных и человека вода является силой, побуждающей культуры к развитию, к переходу из среды речных систем на берега внутренних морей, а оттуда к океану". Он выделил три периода развития истории: речной (египетская, вавилоно-ассирийская, индийская и китайская цивилизации), средиземноморский (Финикия, Карфаген, Греция, Рим) и океанический, в первую очередь имея в виду Атлантический океан (испанская, голландская, английская, французская цивилизации), а за ним и другие океаны, по мере освоения которых раскрывалась эпоха всемирной культуры.

Но источник жизни вдруг мог превратиться в смертоносную стихию при наводнении или "предать" во время засухи: случалось, что, казалось бы, столь надежная защита от вторжений иноземцев - пограничная река "коварно" мелела. И ее образ в глазах древних становился противоречивым.

Пересекая реку, служащую естественной границей между племенами, люди попадали в чуждую им реальность, часто полную опасностей. И это отражено в мифологии многих народов: переправы ассоциировались с путешествием умершего в иной, потусторонний мир, а некоторые описания довольно точно отражают погребальные обряды. В мифах древней Греции мы читаем о переправе через речку с мрачным перевозчиком Хароном. В одной из русских сказок у героя на пути "три реки широкие, на тех реках три перевоза: на первом перевозе отсекут тебе правую руку, на втором левую ногу и на третьем - голову снимут". Как писал отечественный фольклорист Владимир Пропп (1946 г.), посвятивший специальное исследование историческим корням сказок, "этим отрубанием лодочник выдает себя за лодочника смерти".

Родина самобытных сообществ

Если человек долгие годы жил оседло, у него формировался статичный речной образ. Замятин определил его так: "природная сезонная сила, способная нести равно блага и убытки, счастье и горе...". Совсем иной, динамичный образ рождался у речных странников, какими чаще всего были купцы, паломники и солдаты. Во время плавания их подстерегали многие опасности: песчаные отмели и бурлящие стремнины, враждебность местных племен. Например, русские путешественники, отправлявшиеся по Днепру "из варяг в греки" и обратно, дойдя до каменистых его порогов, вытаскивали выдолбленные из цельного дуба ладьи, тянули по суше и становились жертвами печенегов. Но и опасности, и смена ландшафтов, и неожиданные географические открытия дарили людям новые впечатления и представления о реке, вероятно, не всегда достоверные, но яркие, эмоционально окрашенные. Параллельно происходило формирование волевых человеческих характеров.

По мнению автора, образы конкистадоров, землепроходцев, казаков времен Великих географических открытий (середина XV-XVII в.), колониальных захватов и империалистического раздела мира тесно связаны с рекой. Свободолюбивое казачество Днепра, Дона, Кубани, Урала, Оби, Амура в XVIII-XX вв. создало самобытные сообщества, существенно повлиявшие на этнокультурный образ России.

Замятин говорит о том, что статичные и динамичные образы реки могут соединять в себе в тех или иных пропорциях образы-архетипы границы, пути-дороги и моста. Это зависит от исторической эпохи, политического, культурного и экономического развития регионов и стран. Так, Рейн и Дунай играли роль пограничных рубежей со времен римского владычества, когда здесь размещались укрепленные военные лагеря. Сегодня эта их функция второстепенна: в глазах мира они в первую очередь - "реки-мосты" и "реки-пути".

Но и Рейн для Германии, и Дунай для Венгрии, и Волга для России, и Нил для Египта, и Днепр для Украины - имена сакральные, национальные символы. Ведь с ними связано такое множество исторических и культурных событий! И каждая из этих рек - Родина для населяющих ее берега народов. Когда-то Нил египтяне называли просто Река, а себя - Люди, будто бы они - единственные на свете. Сходство речных имен "Дунай", "Дон", "Днепр", "Двина" не случайно - все они появились, когда каждый из народов, населявших их берега, тоже называл свою реку просто Рекой. Вспомним древнейшее литературное произведение земли русской "Слово о полку Игореве" (XII в.). В плаче русской княжны Ярославны на городской стене в Путивле звучит: "На Дунае Ярославнин глас слышен...", хотя город стоит на Сейме, а Дунай - за сотни верст отсюда. Просто когда-то "дунай" означало "река". А в современном языке осетин "дон" значит "река", ибо их предки - сарматы - пришли на Кавказ с Дона.

Мост "для жизни"

Образ реки-моста, по мнению Замятина, объединяет и снимает два других вышеназванных ее образа-архетипа. С одной стороны, мост служит большему общению между людьми, живущими по обе стороны границы. С другой стороны, это хрупкий путь от одной системы видения мира к другой. В ходе конфликтов между албанцами и сербами в Косово в конце XX - начале XXI в., свидетельствует автор, не раз происходило разрушение мостов между разделенными рекой, этнически различными частями одного и того же города. А подчас эти участки становились постоянным местом противостояния.

Внутри же мирного и процветающего города речной мост часто становится своеобразным центром общения и торговли: скажем, Карлов через Влтаву в Праге или Понте-Веккьо над Арно во Флоренции. Этот подвешенный над рекой маленький "мир" уже заключает ее "в свой, более широкий образ маленького медиативного водно-воздушного обжитого и уютного пространства, - пишет Замятин. - Сочетание внутренней бойкой панорамы самого моста с его бьющей ключом жизнью и внешней величественной панорамы текущей внизу и вдаль реки, видов старинного города по обоим берегам порождает ощущение парения в нескольких ландшафтах одновременно, чувство разнообразной полноты земного бытия".

Существуют и реки, подобно Дунаю, родные для множества разнородных этнических традиций, культур, и одновременно границы между странами, а также пути, связывающие людей разных национальностей (в выбранном примере - сербов и австрийцев, венгров и цыган, румын и болгар). И тогда образ реки-моста охватывает большое пространство, становясь метафорой объединения стран и народов.

"Река жизни"

Обдумывая варианты заглавия для своего знаменитого романа "Доктор Живаго" (1957 г.), Борис Пастернак на какое-то время остановился на имени уральской реки, в долине которой разворачивается действие - "Рыньва" (здесь угадывается Кама, "знаменитая судоходная", как в романе). В действительности такого названия не существует: писатель составил его сам из слов коми-пермяцкого языка. К существительному "ва" (вода), используемому для большинства местных рек (например, Вильва, Иньва), он добавил наречие "рын" (настежь). Это можно перевести как "река, распахнутая настежь", или метафорически "река жизни". В романе о бессмертии она лишь названа, но в стихах Юрия Живаго, похоже, сказано о ее весеннем буйстве:

 ...Смеялся кто-то, плакал кто-то, 
 Крошились камни о кремни, 
 И падали в водовороты 
 С корнями вырванные пни...  

("Весенняя распутица")

Дмитрий Замятин говорит о произведении Пастернака "Начало прозы" (1936 г.): там впервые упомянута и подробно описана Рыньва. "...Странно, как я до сих пор ничего не сказал об этом демоне места, упоминаемом в песнях и занесенном на карты любого масштаба..." Река здесь - живая, растущая, позволяющая одновременно увидеть прошлое, настоящее и будущее как реально существующие пространства со своими чертами.

Верховья и низовья, исток и устье, направления движения по течению - вверх и вниз - издавна имеют противоположные мифологические коннотации. Так, верховья - мир неизвестного, опасного, демонического, потаенного (скажем, у кетов мифологический персонаж Кайгусь, приносящий успех в охоте, обитает именно здесь). У английского писателя XIX-XX вв. Джозефа Конрада в повести "Сердце тьмы" сказано: "Поднимаясь по этой реке, вы как будто возвращались к первым дням существования мира...".

А низовья - "пространство светлого будущего, осуществления заветных желаний, широких просторов и полнокровного бытия", - пишет Дмитрий Замятин. По его мнению, Пастернак особенно остро ощущал диалектику реки как становление пространства бытия.

Замятин Д., Евгения СИДОРОВА